В живописи я всегда пыталась найти пересечение мира цвета с другими искусствами - например, поэзией, и, особенно, музыкой. Понять, может ли цвет сосуществовать в одном пространстве со звуком, отображать динамику и мимолётность музыкальной импровизации, отражать сложность поэтического слога. В этом плане меня тяготели авангардные жанры - пусть то фриджаз в музыке, или такие ОБЭРИУТы в поэзии - их я пробовала перенести на изобразительный ряд с помощью живописи и рисунка. Поэтому когда я искала свой живописный стиль, пришла к изучению подходов Василия Кандинского, Александра Лабаса с его уникальным музыкальным видением, и, конечно, Каземира Малевича, который разложил цвет до его естественного, чистого торжества.Однако вместе с тем, меня тяготил вопрос об осмысленности искусства, тем больше я погружалась в художников и поэтов катастроф, пытаясь понять, почему люди сохраняют огромное желание создавать произведение искусства в условиях, когда немыслима само существование. Так я пришла к теме Шоа, так я решилась к написанию работы о людях, оказавшихся в нём. Однако, изучая искусство художников Холокоста, я открыла, что они отображали действительность прибегая, в основном, к сюрреализму. И стало понятно, что и мне предстоит сменить художественный вектор - сюрреализм наиболее близок к той нереальности, невозможности жизни, искажённой войной, ненавистью, унижением и выживанием. Во время написания работы, я особо уделила внимание изучению живописи Самуила Бака и Феликса Нуссбаума.